Ровно четыре месяца назад я покинула Донбасс и небольшой город Бахмут Донецкой области, где прожила последние восемь месяцев до начала российского вторжения в Украину. И мой любимый украинский город – Северодонецк, к которому я успела искренне привязаться и где провела первые два года своей украинской жизни.
Я жила относительно недалеко от линии разграничения, однако мне все равно казалось, что война идет где-то далеко, потому что линия фронта стабилизировалась еще в 2015 году и с тех пор практически не двигалась. Так обстояли дела до 24 февраля этого года, когда для украинцев и нас, живущих в стране иностранцев, разверзся ад, и люди в панике принялись собирать чемоданы и бежать. У меня ушло почти двое суток на то, чтобы проехать всю Украину с востока на запад, пересечь словацкую границу и через Венгрию добраться до Дании. И если мы, иностранцы, возвращались в родные страны, то украинцы в одночасье оказались бездомными. Причем некоторые из них – уже во второй раз.
Николай Надуличный и Инна Михеева, с которыми я еду сегодня в машине из Днепра в Бахмут, тоже покинули свой дом в Северодонецке сразу после российского вторжения и уехали во Львов, город на западе Украины. Они уже проходили это в 2014 году, так что им не нужно было тратить время на принятие решения. Они оставили свою квартиру и отправились в неизвестность.
«Я схватила несколько черных мусорных пакетов, побросала туда все вперемешку, и мы уехали», – вспоминает Инна, затягиваясь электронной сигаретой. – «Но другие остались. Хотели взглянуть, как будет развиваться ситуация, им нужно было время на то, чтобы осознать, что происходит. Мы-то сразу понимали, что дело дрянь», – продолжает она. – «27 февраля мы были уже во Львове и начали собирать деньги. Знали, что потребность в гуманитарной помощи будет огромной».
С первых дней войны они круглосуточно работают над эвакуацией людей из своей родной Луганской области, а также развозят продукты, средства гигиены, лекарства и другие предметы первой необходимости тем, кто остается в Донбассе. «Когда в начале марта люди начали оттуда уезжать, мы уже возвращались обратно на восток с гуманитарной помощью», – рассказывает Инна.
Мне лично потребовалось какое-то время на то, чтобы привыкнуть к новой реальности: только проведя в Дании два непростых месяца в смятении и замешательстве, я приняла решение съездить обратно в Украину. Ивано-Франковск, потом Львов, и наконец вот Днепр. Нужно признать, что стоит оказаться внутри страны, как ты постепенно привыкаешь к ежедневным воздушным сиренам и ракетным ударам по окраинам городов, и потихоньку решаешься продвигаться все дальше и дальше на восток.
«Путин – х*йло»
В этот раз багажник у Инны и Николая тоже забит под завязку консервами, средствами гигиены, шоколадом и свечами. Мы направляемся через Покровск и Краматорск в Бахмут, где мои попутчики должны встретиться с подругой Инны, которая служит сейчас снайпером в украинской армии, и с главой Луганской области Сергеем Гайдаем.
На обочинах украинских дорог то и дело мелькают теперь прямые и недвусмысленные слоганы: «Русский солдат, русский корабль, иди нах*й!». «Путин – х*йло». «Все будет Украина».
На заднем сидении между мной и другим пассажиром – верным другом и помощником Инны и Николая, молчаливым накачанным Юрой – лежат четыре бронежилета.
Из динамиков громко звучит украинская патриотическая песня: «Геть з України, москаль некрасівий».
Покровск – первый город Донецкой области, который проезжают, когда едут с запада на восток, и «последний пункт цивилизации», как говорит Инна. Здесь все еще можно заказать пиццу или выпить латте на овсяном молоке. Город наводнен военными.
Дальше транспортный поток заметно редеет, и на дороге встречаются только боевые машины всех сортов и мастей, кареты скорой помощи, фургоны с нарисованными на кузове красными крестами и джипы с надписью «Пресса». Черные терриконы – искусственные насыпи из отходов горнодобывающего производства – завершают характерный и знакомый донбасский пейзаж.
Мы без остановок проезжаем многочисленные блок-посты, но на въезде в Краматорск лежат рогатки, а большие бетонные блоки образовывают полосу препятствий, по которой приходится медленно ехать зигзагом. Инна делает музыку потише и снимает телефон с держателя: никто не хочет быть обвиненным в том, что фотографирует или снимает на видео военные объекты. Нас останавливает вооруженный солдат: «Откуда вы едете?».
«Из Львова», – отвечает Николай по-украински. «Вы домой?», – спрашивает солдат, окидывая нас внимательным взглядом. Мы не похожи на львовян. «Да, мы домой…» – медленно отвечает Николай, и слова повисают в воздухе.
На дорогах очень мало машин. На проводах над улицами висят украинские флаги. Первое, что мы слышим, когда мотор наконец-то замолкает – взрывы где-то вдалеке. Я вздрагиваю и инстинктивно хочу куда-то спрятаться. «Ничего, к этому быстро привыкаешь», – с улыбкой говорит Инна, выбираясь из машины. Мне объясняют, что это звук исходящего артиллерийского огня, так что можно не волноваться. Инна добавляет, что при вражеском обстреле дрожит земля и вибрация чувствуется во всем теле.
Мысль об этом заставляет поежиться
Вокруг пасмурно, начинает накрапывать дождь. «Это вообще-то нехорошо», – тихо говорит Николай. – «Такие погодные условия благоприятны для обстрела. Ничего же не видно, когда небо затянуто, и они этим пользуются». Мысль об этом заставляет меня поежиться. Стоило ли мне вообще сегодня с ними сюда ехать?
Памятник на въезде в Бахмут – истребитель на постаменте – выглядит как обычно. Зато вот внушительное синее здание бывшего сокового завода справа явно не единожды угодило под обстрел: все окна в нем выбиты, подоконники перекошены, крыша пошла волнами.
Улицы города практически безлюдны, а старые серо-коричневые советские постройки выглядят еще более разоренными. Очень больно видеть, как город, еще недавно кипевший жизнью, с открытыми магазинами, оживленным движением и спешащими по делам людьми, теперь разваливается на куски, как его сравнивают с землей, разоряют и опустошают.
Мы подъезжаем к зданию центрального автовокзала – окна в нем тоже выбиты, а ступеньки перед входом усыпаны обломками стекла. На фасаде висит одинокая неуместная красная табличка с надписью «Аренда» и номером телефона. Перед входом в вокзал стоят двое иностранных журналистов в бронежилетах и обсуждают какие-то военные фотографии. Мимо медленно проезжает следующий своим обычным маршрутом троллейбус номер два. Сидящая в нем пожилая женщина отрешенно смотрит в окно.
Рядом с нами останавливается белый «Опель», из которого выскакивает подруга Инны – миниатюрная рыжеволосая женщина в военной форме. Они бросаются друг другу на шею, обливаясь слезами. «Боец ты мой маленький», – шепчет Инна. Подругу зовут Ирина, она из Лисичанска, и после начала войны ушла в армию добровольцем. Ирина говорит, что россияне обстреливают их из всего, чего возможно, но добавляет, смеясь: «Но мы быстро умеем прыгать в окопы. И я быстрее всех!»
Из «Опеля» тем временем вылезает худой сутулый солдат и принимается перетаскивать коробки из нашего багажника в свой. Потом он тянется за пачкой сигарет в салоне и останавливается у машины покурить. Ему 18 лет, и он родом из ближайшего села.
«Все предприятия сильно пострадали», – говорит он и перечисляет их поименно. – «Так, что восстановлению не подлежат. Они целенаправленно бьют по инфраструктуре и промышленности. Ну, и все больше жилых домов тоже попадает под удар».
Глава Луганской области Сергей Гайдай встречает нас в большом складском помещении, где собирают для последующей раздачи всю гуманитарную помощь. Они с Николаем – коллеги. Гайдай стоит в окружении группы мужчин. «Идут тяжелые бои. Луганская область – как форпост, сдерживающий нашествие колоссального количества российских солдат и военной техники», – рассказывает Гайдай о сложной ситуации, сложившейся в регионе, который украинская сторона вот-вот потеряет. – «Северодонецк уже все. Большая часть его, к сожалению, контролируется оккупантами. Они пытаются перекрыть трассу между Лисичанском и Бахмутом, и вся область обстреливается. Нет ни одного села, ни одного места, где было бы безопасно».
В самом Бахмуте тоже небезопасно. У одного из складских зданий разрушена кирпичная стена, рядом виднеется небольшая воронка. «Вон, видите машину», – указывает Гайдай. – «Ее на части разорвало, когда сюда ударило. Так что везде опасно». У ограды припаркованы три больших разбитых машины, где-то вдали продолжает громыхать. «Каждый день прилетает что-то крупное», – говорит Гайдай. Под крупным он имеет в виду снаряды, выпущенные системой «Град» или гаубицами. «В промзоне, там, где позиции военных, перестали считать прилеты», – смеется один из парней.